Не может быть всего этого на самом деле. Просто не верю. Это какой-то кошмарный сон, от которого я почему-то не могу проснуться. Я открываю глаза и на меня обрушивается, давит со всех сторон темнота. Я дёргаю руками, кричу, но выходит какое-то мычание. Мне что-то мешает. Мне завязали рот? Пытаюсь сучить руками и ногами, но в теле ужасная слабость, руки и ноги словно не мои. Тяжелые, затёкшие. Гудят суставы. А перед глазами вспыхивает картинка за картинкой. Кровь на полу, растёкшаяся огромной лужей под Джессикой. Мамой. Маленькая красная точка во лбу и потерявший осмысленность, остекленевший взгляд в потолок. Меня заволакивает темнотой и я снова погружаюсь в неё, поддаюсь, не в силах превозмочь.
Затем опять - резкий вдох и суета. Пытаюсь подняться, но стучусь обо что-то головой. Меня мутит. Не то от того, что я вспомнила эту бойню, не то от удара. Затылок болит. Чувствую приступ тошноты, но прежде, чем он охватит меня в полной мере, вновь отключаюсь.
Не знаю где я. Не знаю, как давно. Ощущение времени утрачено. Мне кажется, я в этом ящике целую вечность. Это же ящик? Или это гроб? Что если меня закопали заживо, как свидетельницу? Я начинаю биться с новой силой, но мои движения ограничены. Я слышу шум. Даже если это гроб, пока что он ещё не под землёй, меня лишь куда-то везут. Я пытаюсь закричать вновь, но звук обрывается в горле хрипом. Как же хочется пить. Отключаюсь.

Даже через повязку на глазах понятно, что на этот раз я в светлом помещении. И если только мой похититель, и, вероятно, потенциальный убийца - ведь кому нужны свидетели - не прикрутил мне в ящик лампочку, то, полагаю, я больше не там, где была до этого. Я пытаюсь приподняться, но руки туго стянуты верёвкой. Она больно впивается в запястья. Какое неудобное положение. Как же затекли руки. Просто безумно хочется размять их, ну, или хотя бы сменить на другое положение, потому, что так, кажется, суставы больше не вынесут. Руки не выкручены, но тело уже устало от этой позы. Сучу головой, пытаясь снять повязку с глаз. Я на чем-то мягком. Да, это точно больше не тот короб, где я лежала до этого. От повязок на запястьях и щиколотках горит кожа. Наверное, я её содрала, пока пыталась освободиться.
Наконец, повязка сползает и я морщусь от яркого света. Какое-то время я ничего не вижу, будто ослепла. От этой небольшой встряски голова начинает гудеть только сильнее и к горлу вновь подкатывает тошнота. Но желудок пуст. Я не поела у Беллы, думала, что сделаю это дома. А там было не до того. Атмосфера в доме по прежнему была напряженной, так что я отправилась прямиком к себе в комнату. Я даже чай попить не успела. Почему я вообще об этом сейчас думаю? Впрочем, лучше так, потому, что когда я возвращаюсь к распростёртым на полу телам своих родителей, меня вновь скручивает от тошноты и голова начинает гудеть только сильнее.

Глаза привыкают к освещению и я могу видеть. Это какая-то комната. За окном всё так же ярко, солнце светит прямо в глаза, так что я не в состоянии различить хоть что-то кроме силуэтов деревьев. Я в деревне? Где-нибудь за городом, где можно без свидетелей закопать тело? Опираюсь на кровать подбородком и подтягиваю себя к краю. Нужно убраться отсюда, пока тот, кто это сделал, тот, кто забрал меня из дома не вернулся. Не знаю где сейчас этот человек, но понимаю, что когда он сюда придёт - для меня всё закончится. Не хочу умирать. Это страшно. Во мне нет той слепой бабушкиной веры в то, что за чертой что-то есть. Я пыталась прислушаться и понять её, но мне так и не удалось. Думаю, сейчас я бы очень хотела поверить, что за чертой что-то есть. Но понимаю, что меня вновь проглотит темнота. На этот раз насовсем.

Мне удаётся добраться до края и я падаю вниз кулем. Морщусь от боли в плече. И без того ощущения были не из приятных, а это падение их только усилило. Ничего, не важно. Пожалею себя позже. Я вновь переворачиваюсь на живот и продолжаю ползти. К окну. Нужно будет как-то подняться, открыть его или выбить стекло... закричать, позвать на помощь. Не знаю, плана получше у меня всё равно нет. Но вместо этого я замираю и вся сжимаюсь, услышав шаги в коридоре. Не успела. Слишком долго возилась. Он здесь. Ещё пара мгновений и дверь распахивается, а мой взгляд утыкается в чужую обувь. Вся сжимаюсь, подтягивая колени к голове, словно так могу спрятаться и защититься. Но не могу, я отчетливо это ощущаю. Никогда не думала, что моя смерть будет такой жестокой и скорой.

Я жду, что он меня ударит, что разозлится и убьёт на месте. Но этого не происходит, хотя едва ли я взялась бы утверждать, что этот человек не зол. Меня хватают, так, словно бы я ничего не вешу, бросают на кровать, а в голове отчего-то проносится мысль о том, что глупо было перекладывать меня на постель, если он собирается меня убить. С пола кровь стирать легче. В прошлый раз, когда он убил моих родителей, он использовал пистолет, и, отчего-то, я ожидаю того же. Выстрела в голову. На моём лбу появится маленькое красное отверстие, а сзади - большой пролом. Некрасивая каша из мозгов, крови, обрывков кожи, осколков черепа и паутины волос. Эта картинка ещё очень ярко стоит перед глазами.
Я замираю и сжимаюсь, когда мужчина забирается сверху и ловит меня за лицо. Его прикосновения нельзя назвать нежными, мне неприятно то, как он сжимает мои щёки. Я уставляюсь на него глаза в глаза. Это пугает. Теперь я могу разглядеть его лицо не мельком, я отчетливо вижу его и хорошо запомню, а значит... где-то в глубоком уголке подсознания гаснет надежда на то, что меня всё же не убьют. Но я не хочу... не хочу умирать. Не знаю, боюсь ли я того, что будет после, я об этом не думала. Я думаю о том, что я так и не успела сделать. О том, что не совершила в жизни и теперь уже никогда не совершу.
Он спрашивает, а я не знаю, что ответить. Конечно, я хотела сбежать. Но это была глупая, отчаянная попытка, которая, к моему огромному сожалению, не имела никакого успеха. Я вздрагиваю и жмурюсь, когда он рвёт на мне платье. Зачем?

Шумно вдыхаю и приоткрываю один глаз. Он не спешит достать пистолет - или нож - из-за пояса. Значит, не собирается убивать меня прямо сейчас? Или, может, он хочет меня задушить? Впрочем, чем бы ему помешало платье? Я вижу что-то в его взгляде, просто не могу понять. Не сразу. На меня никто прежде не смотрел так. И я не уверена в том, как следует трактовать эту эмоцию. Но... мысль крутится где-то совсем рядом. Кажется, что это должно быть просто, очевидно, как бы само собой разумеющимся. Я не могу ухватиться за неё, не могу понять. Я ощущаю себя совершенно потерянной, голова просто кругом идёт. Я пытаюсь развернуться и уползти, но он слишком тяжелый, так что все мои трепыхания не имеют никакого успеха.
Я что-то мычу в кляп. Я даже не знаю, что сейчас говорю, или, точнее, только пытаюсь сказать. Не отдаю себе отчёта в том, что даже если бы не было запиханной в рот тряпки, едва ли я смогла бы сказать что-то связное. Но, думаю, если бы я имела такую возможность, я бы умоляла его не убивать меня. Я не сделала ничего плохого. Да, на той неделе я перебежала дорогу на красный, потом перешла в неположенном месте, случайно раздавила чей-то цветок на клумбе и стащила соседскую кошку. Фактически, конечно, она сама пришла к нам на окно, а я просто открыла его, впустила внутрь и играла с ней. Но когда миссис Флеминг позвонила к Белле домой и обнаружила Мессию у нас, то подняла настоящий вой, угрожала позвонить полицию и называла нас воровками. Кошка, к слову, была совершенно беспородная, так что я не знаю, в чем могла бы быть выгода в похищении, но... как бы то ни было, я не думаю, что хоть что-то из этого могло бы послужить достойной причиной для смерти.
Я не о причинах этого человека - с ним всё понятно. Он убил мою семью, а я свидетель. Живыми их оставлять не принято. Я скорее о том, за что мне это по логике вселенной, или бога, как было бы угодно маме. Не биологической, конечно, а моей, настоящей. Я ведь... не плохой человек. Разве я заслужила подобную участь?
Наконец, зачем он вообще убил их? Он грабитель? Хотел что-то украсть, а хозяева оказались дома? Или... это из-за работы матери? Преступник, которого она упекла, вышел на свободу и решил отомстить? Да, думаю, да, это звучит как самый логичный вариант. Выходит, я просто оказалась ребёнком не тех родителей. Вот в чем я провинилась. О чем они думали в последний момент? Взгляд её потухших глаз не выражал ничего, кроме застывшего ужаса. Но о чем она вспоминала, о чем жалела в последние мгновения? А отец? Я закрываю глаза, шумно вдыхая и пытаясь подавить накатывающую истерику. Мне и так тяжело дышать. Если я расплачусь, то точно задохнусь, ему даже делать ничего не придётся. Как же это всё нелепо. Впрочем, если подумать, разве меня могла ожидать иная участь? Я никогда не могла представить себя в старости, с книгой в руках за пледом. Вот этого и не будет. Всё просто.

Сердце стучит в ушах так громко, что я не слышу ничего вокруг. Он не говорит - я бы увидела это по губам - но ни шума возни, ни треска разрываемой ткани, ни собственного, приглушенного, мычания, я не слышу. Вздрагиваю, когда он касается моей груди. До меня только в этот момент доходит, что именно мужчина собрался сделать. Для чего притащил сюда, где бы мы ни были. Это не мой дом. Не дом Беллы. Не один из тех, где я когда-либо была. Возможно, я в его доме. Понятия не имею. Больше похоже на то, что мы за городом, но, если честно, если бы мы остались в более привычной обстановке, сама по себе ситуация не стала бы легче ни на грамм.
Шумно вдыхаю и что-то возмущённо мычу, когда он опускается губами к моей груди. Эти ощущения будто обжигают. Они яркие, острые, непривычные и пугающие. И если это, не смотря на всё моё несогласие ещё можно было бы назвать приятным, будь у меня возможность расслабиться и прислушаться к собственному телу, то вот то, что происходит дальше, совершенно очевидно, не нацелено на то, чтобы доставить мне удовольствие. Скорее наоборот. Он меня наказывает. Как поступил и с моей семьёй. Только я понятия не имею за что и это пугает. Может, так я смогла бы с покорностью принять свою участь? Может и нет, но я этого не узнаю. Потому, что незнакомец ничего не говорит. Он просто переворачивает меня на живот и шлёпает, заставляя вздрогнуть.
Помнится, бабуля любила говорить о том, что секс необходим для продолжения рода. Но что-то сильно сомневаюсь, что сейчас этот человек хочет заделать мне ребёнка. Да, она говорила о том, что секс вне брака бывает, но так же говорила о том, что это неправильно, что так нельзя. И ведь я слушалась! Как-то глупо сейчас переживать о том, что он не мой муж, при том, что позволяет делать себе нечто подобное, но вместе со страхом я ощущаю ещё и стыд. Это неправильно. Так не должно быть. Это слишком четко въелось в моё сознание, чтобы выбросить это из головы.
Почему секс должен быть только ради зачатия ребёнка, почему его не должно быть просто так? Этот вопрос не мог не возникнуть у меня в определённый момент. Он возник и я его задала. По мнению бабули всё было очень просто. Это как с приёмом пищи ради утоления голода и обжорством. Первое - необходимость, без него человек не сможет продолжить своё существование. Второе - вольность, чрезмерность, а значит должно быть осуждаемо и пресечено. С сексом так же. Если заниматься им просто так, бездумно, с кем придётся - будут проблемы. Венерические болезни, вынужденные аборты, последующие осложнения для организма. Наконец, если правда всплывёт - а она всегда всплывает - люди будут смотреть с осуждением. И так как я большую часть своей жизни провела в поселении с бабулей, я понимала, что всё именно так и будет. Что узнают все и каждый, что будут обсуждать и коситься, именно так и будет. Это в Чикаго, где оказалось невероятно много людей, где с заголовков газет и журналов - единственные новостные источники, которые я признавала - говорили о том, что есть много не обязательно плохо, спать с кем-то вне брака - тоже твой личный выбор и твоё право. Но не там, где я выросла. И хотя перспектива свободы в Чикаго отчасти звучала заманчиво, она всё же была мне чужда. Так что нет, я совершенно не хотела секса с этим или любым другим человеком. Тем более - такого.
Я замираю, сжимаюсь и морщусь от боли, когда он толкается внутрь. Бабуля что-то говорила о том, что это приятно, а потому люди хотят им заниматься всё больше и больше, потеряв контроль, как и с едой. Но то, что происходит сейчас - ни разу не приятно. Никогда не думала об изнасилованиях. Не то, чтобы вообще не слышала или не знала о том, что это такое. Я знала Бэтти, которая пережила нападение и после которого жутко замкнулась в себе, перестала общаться со старыми друзьями, в том числе и со мной. Тогда я не понимала этого. Думала, что это подобно перелому. Я ломала ногу, но не перестала из-за этого общаться с людьми. Было ли мне больно? Да, перелом был открытым, больно было просто охренеть как. Меня пришлось отвезти в город. Это был первый раз, когда я увидела современный мир изнутри, всех этих людей в белых халатах, огромные гудящие аппараты и странные приборы, цель которых была помочь моим костям срастись, чтобы я могла потом вновь встать на ноги. Я думала, что проблема в Бэтти, что она просто слабая. Сейчас мне очень стыдно за те мысли. Перелом был больнее. Но вместе с тем он был проще. Мне пришли на помощь. Сняли боль. Вставили штифт, наложили гипс, за мной ухаживали и помогали реабилитироваться. Кто помогал Бэтти? И кто теперь поможет мне? Да и будет ли вообще что-то после этого, или изнасиловав меня он всё же закончит начатое? Убьёт меня?
Я хочу исчезнуть. Хочу перестать чувствовать хоть что-либо вообще. Я плачу, потому, что это естественная реакция организма на боль. Но это не истерика. Я не рыдаю в голос. Я словно оглушена, меня будто окунули головой в воду и никак не спешат вытащить.
Я понимаю, что всё закончилось только когда пропадает давление внутри. Он снова переворачивает меня. И я пытаюсь, правда пытаюсь сосредоточиться на его голосе, потому, что это должно быть важно. Что если от моих ответов зависит моя жизнь? Но я не могу. Даже взгляд на нём сфокусировать не в состоянии. Жадно вдыхаю ртом воздух. Обрывки его слов звучат в голове подобно эху. Внизу живота тянущая боль.
Из всей мешанины звуков, слившихся в однородную далёкую кашу мне удаётся выделить только последнее "отвечай". И я пытаюсь. Хочу сказать о том, что не виновата. Хочу попросить его не убивать меня. И больше не делать то, что он сделал только что. Вместо этого выходит какое-то невнятное, прерывистое мычание. Я пытаюсь сказать снова и снова, но язык словно чужой. Я снова начинаю плакать и бессильно подвывать, в попытках заставить себя сказать сперва это, а затем вообще хоть что-то. Я не могу. Просто не могу. Как будто забыла, как это делается.
Наконец, я замолкаю, поджимая подрагивающие губы. Перестаю плакать и всё же пытаюсь сосредоточить на нём взгляд, но моя голова идёт кругом. Что он со мной сделал? Почему я больше не могу говорить?

Я хочу ответить. Правда хочу. Просто не могу, а потому снова принимаюсь плакать. Эта пощечина заставляет меня съежиться, пытаясь закрыться от него. Но будучи связанной сложно это делать. Он продолжает требовать, а просто не могу. Неужели сам не понимает, что я бы сказала уже хоть что-нибудь, если бы могла это сделать? Я ведь не хочу умирать. Совсем не хочу.
Я мотаю головой на очередной его вопрос. Я не специально. Правда не специально. Понятия не имею, почему это происходит. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы что-нибудь сказать. Я не теряла дар речи, не стеснялась из-за большой аудитории. Хотя, стоит признать, я никогда на действительно большую публику и не говорила. Но, тем не менее, обычно меня было не заткнуть. И сейчас, словно очередная издевка от судьбы, я ещё и дар речи потеряла. Так вообще бывает? Что за чушь? Это пугает. Но не больше, чем то, что может, и, скорее всего, собирается сделать со мной этот человека.
Я поджимаю губы, стараясь успокоиться и перестать истерить. Я же вижу, что его злит, равно как и моё молчание. Киваю на его слова. Не могу. И не понимаю почему. Но едва ли он в состоянии объяснить мне, что происходит. Да и надо ли ему вообще мне с этим помогать? Он меня убьёт, точно убьёт. И не всё ли равно, могла я перед смертью что-то ему ответить или же нет? Полагаю, для мужчины это не играет никакой роли. Ну вот. Стоит мне только подумать о том, что он меня убьёт, как я снова начинаю плакать.
Замираю, когда он уходит из комнаты. Зачем он пошел? Взять пистолет? Или нож? Как он планирует меня убить? На самом деле уж если это всё равно неизбежно, то пусть хотя бы это будет быстро и безболезненно. Не хочу мучиться. Я закрываю глаза и пытаюсь считать от ста в обратном порядке, но мысли путаются. Не хочу слышать, как он вернётся. Не хочу увидеть в его руках оружие. Не хочу понимать, что вот-вот умру.
Но вместо того, чтобы просто застрелить меня, пока я не смотрю ему в глаза, безмолвно умоляя пощадить меня, незнакомец решает освободить меня. Вздрагиваю и открываю глаза, потирая затекшие руки и сажусь на кровати, настороженно протягивая руку к бутылке. Я хочу пить, просто... а что если он туда что-нибудь подмешал? Вот выпью, усну и больше никогда не проснусь. Впрочем, пожалуй, из всех доступных вариантов это ещё не самый паршивый. С другой стороны, зачем меня развязывать, если можно просто зажать мне нос и влить воду в горло? Выпить всё равно придётся, так что... возможно она не отравлена. Но... почему?
Я чуть хмурюсь, откручиваю крышку дрожащими пальцами и принимаюсь жадно пить, довольно быстро опустошая бутылку. Ощущаю, как холодная вода проходит вниз по пищеводу и из-за этого меня начинает мутить. Или ещё из-за чего угодно, потому, что причин более, чем достаточно. А из-за стресса вполне может тошнить. Со мной такое раньше случалось.
Я кладу опустевшую бутылку на кровать, подтягиваю к себе ноги и поправляю платье. Мне не нравится быть в таком виде. Не нравятся ощущения в собственном теле. Мне совершенно точно не нравится этот человек, но бросив взгляд через его плечо на дверь, а затем на окно, я понимаю, что не могу убежать. Просто не успею. Он меня перехватит. Он быстрее, а меня всю трясёт из-за случившегося.
Хочу спросить его, что будет дальше. Что он собрался со мной делать. Открываю рот, но не могу издать ни звука, так что со стороны больше похоже на то, что я хватаю ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Я снова заставляю себя успокоиться, вытираю лицо тыльной стороной ладони и вновь оглядываю комнату. Нет, здесь нет вообще ничего, что могло бы мне помочь. И я сейчас даже не о том, с чем можно было бы напасть него, чтобы побороться за свою жизнь. Я бы не рискнула. Я слишком труслива для этого. Скорее уж я надеялась найти то, чем можно было бы написать, чтобы спросить... потому, что я хочу знать.
Я поджимаю губы и некоторое время сижу вот так, не двигаясь, глядя на него в упор и ожидая нападения. Но, кажется, пока что он не собирается ничего делать. Может, решает, как именно меня убить? Я неуверенно поднимаю руки вверх и пытаюсь показать ему, что пишу. Одну руку держу как лист, а второй вожу по ней пальцем. Чуть вскидываю брови в вопросе. Это проще, чем теми же жестами спросить, не собирается ли он убить меня. Или точнее, как именно и когда он планирует это сделать, потому, что я уверена в том, что после такого в живых он меня не оставит. Я слишком много видела. Пусть даже не сомневается в том, что если вдруг у меня появится возможность сбежать и доложить на него - я именно так и поступлю. Может, я никогда особо и не любила своих родителей, по крайней мере точно не так сильно, как бабушку, они мне всё равно что не родные, но я не считаю, что они заслужили подобной смерти. Что они вообще заслужили быть убитыми. Он плохой человек и он должен быть наказан. Правда, сдаётся мне, даже если он и понесёт наказание, то я этого уже не увижу.

Я коротко киваю на его вопрос. А потом, после небольшого промедления, показываю на уши. Не знаю, никогда не пыталась искать альтернативные способы общения. Но даже если бы я знала язык жестов, то какова вероятность, что его бы знал мой похититель? Полагаю, от этого бы не изменилось ничего. Но как же это неудобно! Я хочу знать, что меня ожидает, и чем скорее, тем лучше, потому, что такое чувство, что у меня самой времени практически не осталось.
Едва ли знание помогло бы мне смириться. Скорее я рассчитывала на то, что могу убедить его пощадить меня. По крайней мере я бы попробовала, будь у меня такая возможность. А сейчас...
Я обнимаю колени и утыкаюсь в них лицом, когда мужчина выходит из комнаты. Невольно ожидаю худшего. Не того, что он пошел найти то, на чем я смогла бы писать, а за пистолетом. Но незнакомец возвращается с ручкой и блокнотом. Хорошо. Это очень хорошо, хотя, на самом деле, ничего мне не гарантирует. Ну, вот сейчас выслушает меня ответы, спросит, что хочет узнать... наверное, ему что-то нужное, поэтому я и жива. А как только я скажу это, он меня и убьёт. Так что, может, в каком-то смысле я приближаю свою смерть. Не хочу об этом думать, но сейчас это единственная мысль, что вертится у меня в голове. Мне конец.
Чуть хмурю брови на его вопросы. Зачем кормить и поить того, кого ты собираешься убить? Может... может, всё же есть вероятность, что убивать меня не собираются? Есть я сейчас не хочу точно. Меня и так тошнит. И воды я уже напилась, так что просто качаю головой в ответ на вопросы похитителя, прежде, чем взяться за ручку. Верчу её в пальцах, думая о том, какова вероятность того, что я попаду ему прямо в глаз, и что это не разозлит, а остановит его? Невелика. Нет, лучше в кадык. Но нет. Даже зная, что он сделал с моей семьёй, даже учитывая то, что он сделал со мной, я всё равно не могу так поступить. Вдруг я не раню его, а убью? Умирать я не хочу, но и быть убийцей тоже. Затрудняюсь сказать, что из этого пугает меня больше.
Коротко киваю и тянусь за сигаретой. Я курила пару раз, на сеновале, с друзьями. Бабуля потом за это очень сильно ругалась. Но её больше нет рядом и никто не даст мне по шее. И это всё уже неважно. Если я скоро умру, не всё ли равно, наврежу ли я перед этим своим легким или нет? Я жду, пока он чиркнет зажигалкой, а потом затягиваюсь, почти сразу закашливаясь. Да, я курила несколько раз, но это не значит, что курить я умею. Впрочем, сигарету я не выпускаю, плотно зажимая между губ и уставляясь на мужчину с откровенным недоверием. Я откладываю блокнот в сторону и медленно поднимаюсь с кровати. Так же неестественно медленно, напряжённо глядя ему в глаза, я подхожу к окну, выглядывая наружу.
Пальмы, песок, море. Не знаю, где в штатах может быть такое место. Я ведь почти никуда не путешествовала. Так что ему вообще ничего не стоит обмануть меня, сказав, что мы за пределами Америки, потому, что вот так на вскидку я не могу понять, что это за место. Так же медленно я возвращаюсь к кровати и сажусь, шумно выдыхая и убирая волосы за уши. Допустим, мы не в штатах. Но я не думала, что за пределами нашей страны подобное варварство узаконено и что кто-то станет помогать похитителю. Но происходящее во внешнем мире меня никогда особо не интересовало... неужели я настолько ошибалась относительно того, что творится в других странах? Он говорит об этом так уверенно, как будто и в самом деле не подразумевает никакого другого расклада.
Наконец, чуть подрагивающими пальцами я берусь за ручку снова и пишу самый главный, волнующий меня больше всего вопрос: вы убьёте меня? А затем разворачиваю его "лицом" к незнакомцу и подталкиваю к нему блокнот.
Снова затягиваюсь и выдыхаю. Морщусь от непривычного ощущения в горле. Что я вообще имею по итогу? Мои родители мертвы, этот тип сбежал, вероятно туда, где его не найдут, и разгуливает как ни в чем не бывало. У меня много вопросов, но я не могу вывалить на него их все сразу. Как минимум, пока я не знаю, останусь ли в живых вообще. Потому, что если нет, большинство из них не будет иметь никакого смысла.
Я тянусь к блокноту, и, не переворачивая его, вот так, как и лежит, медленно вывожу буквы, так, чтобы мужчина мог их прочесть: зачем я здесь? Или, скорее, почему. Как по мне было логичнее убить меня ещё там. Если честно, в тот момент, когда он бросился за мной и ударил по голове, я думала, что это всё, конец. Что там я и умру. А затем я очнулась здесь. Так что мне совершенно не ясна его логика.

Когда мужчина отвечает, я чуть вскидываю брови в вопросе. Вот то есть как это не было? Хорошо, наверное, что я не могу задать этот вопрос вслух, а то ещё сам бы задумался и решил, что такую глупую убить уж точно не жалко. Я раньше это часто слышала. Что я недалёкая, тупая или просто заторможенная. Убить меня за это раньше не пытались, конечно, но тут случай исключительный. Этот человек уже убил мою семью, что ему стоит ещё от одного человека избавиться?
Я саму себя глупой не считаю, но чувствую, что сильно выпадаю из привычного темпа общества. С этим ничего не поделать, наверное. Так уж сложилось. Именно поэтому с тех пор, как я уехала из общины, я всё время думала о том, как бы туда вернуться, просто потому, что там я была такой же как все, совершенно нормальной, никто не тыкал пальцем и не считал, что со мной что-то не так. А теперь... всё это уже не важно. Я выдыхаю, с облегчением. Если он не хочет убить меня - это уже неплохо. Но что дальше?
Не понимаю, что он такое говорит. Как убили? С чего вдруг? Зачем им это? Я не любила своих родителей так, как положено любить мать и отца, так уж получилось, но я всегда считала их хорошими людьми. И тут он вдруг такое выдаёт... не могу. Не верю. Я отрицательно качаю головой. Не могу это принять. Нет, бред какой-то.
Я уже тянусь за блокнотом для того, чтобы написать ему, что он ошибся, что убил не тех людей. Может, кто-то и виновен в смерти его сестры, но это точно не мои родители. Он допустил страшную ошибку, он должен знать об этом. Ничего уже не исправишь, но я не могу позволить ему заблуждаться и говорить подобное о тех, кто уже не может за себя постоять.
Однако я так и замираю над листком бумаги, когда незнакомец говорит про машину. Перед глазами проносится день накануне нашей ссоры. Помятый бампер, треснувшее стекло, что-то красное на машине. Я подумала, что он во что-то врезался, сбил какую-то ограду или вроде того. Я не поняла, почему отец тогда так разозлился на мои вопросы, а теперь...
Я поднимаю взгляд на незнакомца и снова качаю головой. Не знаю, могу ли я верить его словам. С чего бы? Он меня похитил, изнасиловал. Он может сказать всё, что угодно, чтобы выставить себя невиновным. Я верю, что у всего должна быть своя причина, но, порой, люди в них не нуждаются. Зачем, к примеру, моему отцу скрывать то, что он сделал? Зачем матери покрывать его? Если то, что говорит мой похититель - правда, то он должен был понести наказание. Увы, я знала их слишком плохо, для того, чтобы понять, могли ли они поступить так в самом деле. Но я не могу слепо поверить в их вину.
Я всё же берусь за блокнот и снова пишу ему: вы уверены, что это были они? Вы уверены, что не допустили ошибку?
Он себе что-то в голове выстроил и поверил в это. Он потерял сестру, ему тяжело и ему нужно было куда-то выплеснуть гнев. Что если он где-то промахнулся, и в итоге погибли невинные люди? А горе мешало ему взглянуть на ситуацию здраво? Так ведь вполне может быть. Люди часто делают поспешные выводы. Вот только обычно они не стоят другим жизни.
Я не думаю о том, разозлят ли его мои вопросы. А ведь стоило бы. Одно дело - убить из мести. Убить человека тяжело в любом случае, но так в этом хотя бы есть смысл. Но допустить мысль о том, что ты мог наказать непричастных - жутко. Едва ли он сейчас согласится даже обдумать такой вариант. Но я просто не могла не спросить об этом. Сейчас для меня его слова - пустой звук. Если он хочет, чтобы я ему поверила, пусть убедит меня! А если нет, то я так и буду думать дальше, что мои родители пострадали ни за что, как, в сущности, и я. Впрочем, выходит, я в любом случае пострадала по банальному невезению. Весьма на меня похоже.
Я снова тянусь к блокноту и пишу ещё: что вы собираетесь со мной делать?
Не знаю даже, как сформировать мысль так, чтобы донести её. Так что дописываю рядом: секс? И снова разворачиваю блокнот к мужчине. Понимаю, построение предложений немного кривое... но плевать мне, и так поймёт, что я хочу у него спросить. Больше мне и не нужно. Догадываюсь уже, что он ответит на последний вопрос. В конце концов, зачем я ему ещё нужна? Но и здесь у меня слишком много вопросов. Опять же, по-моему мнению меня было бы проще убить. Я точно не самая привлекательная девушка, которую можно найти, так что это побочное... вскоре я ему надоем и он всё же меня убьёт. Не хочу всего этого. Мне не нравится такая перспектива. Я тяжело выдыхаю, затягиваюсь в последний раз и тушу сигарету о пепельницу, прежде, чем потянуться к застёжкам на туфлях и расстегнуть их. В них здесь жарко. И они мне ни к чему. Ну, куда я пойду? Этот человек ясно дал мне понять, что никуда меня не выпустит. Хочу побыть одна. Хочется плакать, но меня пугает мысль о том, чтобы его разозлить, так что я просто вытираю глаза тыльной стороной ладони и плотно сжимаю губы, устремляя взгляд на похитителя.

Можно ли сказать, что я что-то знала? Я видела разбитый бампер. Но максимум, что мне могло прийти в голову - это сбитый олень или собака чья-то. Подумать о том, что это мог быть человек - нет, ни за что. Мне бы такое и в голову не пришло. Я качаю головой в ответ на его вопрос. Так злит сейчас, что я не могу объяснить ему всё по человечески. Что приходится писать и что я не слишком-то красноречива, когда об этом заходит речь. Эти скудные записки не могут передать всего хаоса, что сейчас происходит в моей голове. Всего страха, который меня заставляет испытывать этот человек. Я вижу, как он меняется в лице. Я что-то не то спросила? Его мои слова так разозлили? В этом дело? Я не понимаю. Вижу только, как прорезаются морщины между его бровями, как шире раздуваются ноздри. Он в бешенстве. И меня пугает мысль о том, что за этим может последовать.
Я слышу его. Ответить не могу, но слышу. И, тем не менее, это то, что видел он. Не я. Я не видела этого видео в глаза. Я не знала о том, что мать решила скрыть преступление, совершенное отцом. И уж тем более я не могу быть уверена в том, что отец кого-то убил. Он не был отцом года, но он никогда не казался мне плохим человеком. Тем, кто способен на подобное. Случайности бывают. Он мог отвлечься на какую-то мелочь, которая стала для кого-то фатальной, что-то могло заклинить в машине, в самый неподходящий момент, но если бы он и правда кого-то сбил, я хочу верить, что он не сбежал бы как трус и не пытался бы избежать наказания, что он попытался бы помочь этой девушке. Если это и правда его вина, разве он не должен был сделать всё, что от него зависит, чтобы это исправить, вместо того, чтобы пытаться избежать этого? Отец всегда казался мне честным и принципиальным, хотя и строгим человеком. Но если это так, если этот человек ошибся, отец был так зол, когда я спросила, что случилось с его машиной? Это было не просто раздражение от того, что я лезу с неуместными вопросами, я успела запомнить, какой он, когда я лезу под руку. Но мало ли что вообще могло произойти, помимо этого, чтобы он был так разозлён?
Я вздрагиваю, когда мужчина отшвыривает блокнот. Теперь я даже сказать ему ничего не могу. Я вцепляюсь в его руку, когда он хватает меня за лицо и начинает говорить все эти жуткие вещи. Пока не попрошу, да? Если бы я могла, если бы только могла... Он словно издевается. Впрочем, почему словно? Он считает, что мои родители виноваты, а значит и я тоже, просто потому, что я их дочь и ему этого достаточно.
Я мотаю головой и что-то мычу, в очередной безуспешной попытке сказать ему хоть что-то. Объяснить, что всё не так, как он это себе представляет, что я не знала о том, что произошло, и что я даже не уверена, что и он знает, как всё было на самом деле. Бесполезная суета. Я не могу вырваться, не могу освободиться, у меня не выходит предпринять хоть что-нибудь, чтобы защитить себя, и делать это становится ещё сложнее, когда он хватает меня за руки. Дёргаюсь ещё не сильнее. Не хочу, чтобы он снова прикасался ко мне, чтобы повторял то, что было раньше. Мне совершенно не понравилось. Это было жутко, больно и стыдно. Я ощущаю отвращение к себе, когда думаю об этом и страх по отношению к нему. Я не хочу, чтобы он ломал мне пальцы или что-нибудь ещё. Если он хочет мучить меня, то пусть уж лучше убьёт сразу, так будет милосерднее. Разве он не хотел бы этого для своей сестры?
Я замираю, когда мне что-то капает на лицо. Не сразу даже понимаю, в чем дело. Я затаиваю дыхание, переставая брыкаться и плакать. Ему больно и плохо. Не знаю кто именно сделал это с его сестрой, но это и не важно. Она мертва и убийца не понёс наказания, он бросил её где-то там, на дороге. И этот человек... ему больно.
Я тяну руки. Одну за другой, медленно, но настойчиво выкручивая их из его хватки. Я чувствую, что она ослабела, но боюсь, что мои действия заставят его разозлиться вновь. Что это чувство возьмёт верх вновь. Я тянусь руками к его лицу, глажу его по щекам. Я не знаю, как его успокоить, как помочь ему. Я теряла близкого человека. И я сейчас даже не о родителях, потому, что они никогда не были мне по-настоящему близки. Да и пережить и смириться с их гибелью я ещё не успела. Я о бабушке. Я знаю, как эта горечь разъедает изнутри. Как она опустошает, выскабливает всё подчистую.
Я приподнимаюсь, почувствовав свободу и просто тяну его к себе, опуская голову мужчины себе на плечо. Глажу его по волосам. Сижу, бессмысленно водя взглядом по комнате, пока не натыкаюсь на блокнот. Он мне нужен. Я хочу спросить... сказать... Мне этого очень не хватает. Никогда не замечала раньше, какой я была болтушкой. А ведь если так подумать, обычно я не затыкалась, если рядом был человек, с которым можно поговорить. Этим я и бесила своих родителей. Походила на назойливую муху, постоянно кружила рядом.
Я отстраняюсь, снова ловя его лицо в ладони и улавливая взгляд. Поджимаю губы и качаю головой. Я не знала, что случилось с его сестрой. Ни о чем не знала. Мне жаль. Мне правда жаль, и его и его сестру тоже. И родителей. И себя. Удушающее, противное чувство и абсолютная беспомощность. Я тянусь к нему и целую в лоб, между нахмуренных бровей, словно желая разгладить эти тяжелые морщинки, изгнать эту боль. Я знаю, что это так не работает. Но я больше не знаю, что я могла бы сделать.

То, что делает мужчина дальше... это странно. И неожиданно. Я целовалась раньше. Знаю, что так нельзя и что бабуля бы точно не одобрила, но я подумала, что это просто поцелуй и в нём нет ничего плохого. Не было и сейчас, просто... не ожидала, что он сделает что-то такое. Это не нападение, не грубость. Это даже приятно, хотя и совершенно сбивает с толку. Не смотря на весьма противоречивое отношение к своему похитителю, я ощущаю, как к лицу невольно приливает краска, и от этого ощущаю себя дико глупо. Он не перестал менять пугать. Просто это немного не укладывается в голове. Кажется, он и сам запутался.
Чуть вскидываю брови в вопросе, когда он говорит это.
Коротко киваю на его слова. Я буду рада, если это не повторится. Я правда не хочу этого. Надеюсь, это не просто секундный порыв жалости, который потом вновь сменится приступом гнева. Что если он из тех людей, что могут быть вполне приятными и спокойными, но иногда выходят из себя и становятся настоящими монстрами? Я знаю, что потом им бывает стыдно. Муж у соседки был таким. Бил её, потом извинялся, плакался, чуть ли не на коленях за ней ползал, вымаливая прощение и обещая, что больше так не будет. Но это повторялось, постоянно. Надеюсь, этот человек не такой. Мистер Томпсон много пил, и, возможно, алкоголь повредил его рассудок со временем. От незнакомца алкоголем не пахло, хотя, конечно, едва ли можно во всём винить только какой-то напиток. Сам человек, его характер и жизненные принципы тоже играют роль.
Поесть? Не уверена, что хочу. Или что смогу, после того, что произошло. Я помню, что ела последний раз в тот день, когда... он убил моих родителей. Вероятно, это было вчера, но я не испытываю голода. Слишком уж много мыслей и потрясений, так что я не хочу. Он ведь не станет меня заставлять? Я только осторожно качаю головой. Сейчас мне уж точно нужно не это. Неуверенно смотрю на блокнот, когда мужчина отдаёт мне его. Пару раз переворачиваю его, прежде, чем открыть новый лист.
Я буду вашей только после того, как вы женитесь на мне. Я задерживаюсь ещё на пару мгновений, слушая его предложение. Да, пожалуй, от душа я бы не отказалась. В отличии от еды это предложение я принимаю с куда большим энтузиазмом.
Я быстро дописываю ещё: я ваша пленница, но не более. Я не хочу есть. Но я схожу в душ. Футболки будет достаточно.
Я возвращаюсь к первой строчке и подчеркиваю её несколько раз, довольно жирно. Затем приписываю в самом конце: Фанни. И отдаю это мужчине, прежде, чем подняться на ноги. Оставаться в этой одежде очень неуютно. Она будто пропитана этими воспоминаниями, его прикосновениями, по началу обманчиво приятными, а затем весьма болезненными. Не хочу этого помнить. Так что я иду за мужчиной в душ. Захожу туда первой и разворачиваюсь, чтобы придержать дверь. А затем указываю пальцем на пол. Дергаю себя за верх платья, чтобы дать ему понять, что я говорю о предложенной им ранее одежде и снова указываю на пол. Чуть щурю глаза. Надеюсь, он меня понял. Затем я закрываю дверь. Не защелкиваю, не вижу в этом смысла. Захочет - вышибет дверь с петель и зайдёт в любом случае. Ещё и будет злым.
Я стягиваю с себя платье и отшвыриваю его в угол. Не уверена, захочу ли когда-нибудь вновь его надеть. Затем я забираюсь в душевую кабинку и врубаю воду попрохладнее. Прислоняюсь лбом к стенке душевой и закрываю глаза. Наверное, я стою так минут десять точно. Пытаюсь собраться с мыслями, переварить то, что случилось. Прикинуть, что меня ждёт дальше и как вообще быть. Могу ли я хоть на что-то повлиять, хоть как-то облегчить свою участь? Потому, что я не уверена в том, что этот человек сдержит своё слово. Что он и в самом деле больше не причинит мне боли. Не знаю почему, но мне кажется, что я должна написать ему о том, что именно я видела в тот день, когда разругалась с семьёй. Сейчас мне даже стыдно за это. Последним нашим разговором была ссора. Но я не могу сосредоточиться ни на чувстве вины, ни на чем другом, потому, что возвращаюсь мыслями к их смерти. К их мёртвым телам и лужам крови на полу рядом. Закрываю лицо руками, шумно втягивая воздух и стараясь успокоиться. Не хочу плакать. Хватит. От этого не легче. Сперва... я хочу знать, что именно произошло. И мне недостаточно его слов. Он бы поверил, что его сестра котят мучила, если бы ему кто-то об этом сказал? Я так не думаю. Вот и я не могу в это поверить просто потому, что он сам себя в этом убедил. Он уверен, что это были они. Пусть убедит и меня тоже. Не знаю, станет ли мне от этого легче, но... может быть. По крайней мере тогда у того, что случилось будет причина. А пока что мои родители погибли ни за что, по ужасной ошибке.
Я выключаю воду, снимаю с крючка полотенце и обматываю его вокруг тела. Подхожу ближе к двери, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, прежде, чем высунуться наружу и посмотреть, оставил ли мужчина вещи там, где я попросила.

Я нахожу футболку там, где и рассчитывала увидеть её, но, к сожалению, вижу и кое-что ещё. Похоже, мужчина поджидал момент, когда я покажусь из помещения. Он двигается мне навстречу, а я невольно делаю шаг назад, хотя первая мысль была, конечно, захлопнуть дверь у него перед носом. Но это было бы бессмысленным сотрясанием воздуха.
Чуть щурю глаза, слушая его. Не нравится мне то, что он говорит, но и не сказать, что бы удивляет. С чего он решил, что я его не услышала? Из-за того, что я ему написала? Но я лишь по своему интерпретировала его слова. И моя точка зрения верная. Возможно, он поймёт это со временем, возможно, нет. Либо мне стоит написать более точно, чтобы до него дошло, что я имею в виду.
Я вздрагиваю, когда он оставляет меня без полотенца, но даже не дёргаюсь наклониться за ним и закутаться обратно. Мне неуютно от того, что на меня смотрит посторонний человек, а не от того, что на мне нет одежды. Так что я выпрямляю спину и заглядываю ему в глаза, может, отчасти с вызовом, но больше просто чтобы продемонстрировать отсутствие страха. Это блеф, ибо мне страшно, ещё как. Просто я не могу позволить этому чувству взять надо мной верх. Я постараюсь этого больше не допустить, хотя и понимаю, что могу вновь спасовать перед лицом угрозы. Но он ждёт, что я покорно кивну, а мне вот не хочется! Я не такую жизнь себе представляла. И секс тоже не таким видела, я в этом разочарована. Не понимаю, если честно, почему у людей такое помешательство на нём. Бабуля явно была права, предостерегая меня.
Чуть щурю глаза, когда он касается моего лица. Дыхание учащается, а кончики пальцев холодеют. Мне не комфортно, когда он сокращает расстояние. Сейчас незнакомец не делает ничего такого уж жуткого, но слишком уж явен стойкий ряд ассоциаций, связанных с ним. Это страх и боль, без каких-то иных примесей. Так что я киваю, сочтя это наиболее рациональным. Да и, как ни крути, я уже поняла, что ему плевать на то, что я думаю. Я медленно отстраняюсь от его руки и натягиваю футболку, выскальзывая в дверь мимо мужчины. Я иду по коридору обратно в комнату. Ищу блокнот, и, как только замечаю его, то присаживаюсь с ним на пол, прекратив шествие. И снова пишу: я вас поняла. Не важно, как вы называете меня: пленницей, рабыней, собственностью. Суть в том, что вашим может быть только это тело, но не душа, вместилищем которой оно служит. Надеюсь, это вас устроит, Господин. Я нарочно пишу это с большой буквы и даже выделяю букву жирным. А потом, помедлив буквально пару мгновений, дорисовываю букве "г" рожки, как черту на голове. Когда я поднимаю взгляд вверх, то замечаю его поблизости. Впрочем, как же иначе? На самом деле я бы назвала его иначе, но мой похититель не изволил представиться, когда я написала своё имя в прошлый раз.
Если он не дурак, то и сам должен понимать такие очевидные вещи, но он говорит с такой уверенностью, что я начинаю в этом сомневаться. Помимо прочего, он всё ещё не доказал мне, что мои родители были действительно виновны. Только то, что он сам в это верил. Так что по моему мнению он уже как минимум однажды очень серьёзно ошибся. И сейчас вот ошибается вновь, только на мой счёт. Я поднимаюсь на ноги и вручаю ему блокнот. Надеюсь, он не подумает, что я решила, что могу дерзить, раз уж он пообещал больше не причинять мне боль. Но я лишь написала то, что думаю. Запугать он меня может, даже очень. Но вот заставить считать его хоть кем-то кроме убийцы собственных родителей и своего мучителя - вряд ли. Если честно, мне на самом-то деле очень даже страшно, что это разозлит его, так что я выдыхаю с облегчением, когда слышу звонок в дверь. Он что-то говорил о еде. Похоже, меня спасла доставка. Ну, либо лишь отсрочила моё наказание. В любом случае, украдкой, поглядывая в сторону ушедшего ко входу мужчину, я отправляюсь на кухню, решив наполнить себе стакан воды. Я делаю пару глотков, а потом принимаюсь заглядывать в шкафы. Я хочу чая. У бабушки я каждый день пила чай и оставила за собой эту привычку уже после возвращения к родителям, так что было бы неплохо, окажись у него листовой, а не эта пакетированная мерзость. Напрягаюсь, услышав шаги позади себя, но от поисков чая не отвлекаюсь. Если он рассчитывал, что я забьюсь в угол и буду смотреть на него испуганными глазами, ему стоит дать понять это более явно, потому, что пока что я поняла только то, что придётся терпеть то, чего ему хочется тогда, когда ему этого хочется. Но раньше тоже приходилось делать совершенно не интересные вещи, вроде уборки по дому или занятий по учёбе. И ничего, я это пережила. А значит и к этому смогу привыкнуть.

Чуть щурю глаза на его слова. Устроит? Вот и славно. Можно считать, что мы договорились! Правда меня совершенно точно не устраивает то, что он планирует со мной делать. Но разве я могу ему помешать? Было бы здорово отключаться и отсутствовать в такие моменты. Это не то, что я хочу переживать. Мне не понравилось. И это в целом раздражает: то, что он может вторгаться в моё личное пространство, а я ему ничего противопоставить не в состоянии.
Чай мне удаётся найти. А вот заварить - нет, потому, что мужчина возвращается на кухню. И, похоже, у него своё представление о том, что будет происходить дальше. Ему того, что было - мало, что ли?! Вот же чёрт.
Пихаю его локтем, когда он подходит ближе и отрезает мне путь к отступлению. Не хочу я этого. Не хочу. Он не понимает, что ли? Впрочем, полагаю, понимает, просто ему плевать. А вот мне тоже будет плевать. Я недовольно шумно выдыхаю, сжимая в руках банку с чаем, плотно сжимаю губы и закрываю глаза, стараясь отвлечься на что-то, не обращать внимания на его прикосновения и ласки, потому, что я знаю, что за этим последует. В прошлый раз сначала всё тоже было не так уж и плохо, а потом он словно озверел.
Дом, причем не родительский, а бабушкин, в деревне. Сеновал. Книжки, которые я читала. Путешествия, горы, снег. Я там не была, но много раз себе представляла. Или лучше путешествие в море? Не знаю, мысли путаются. Вот уже перед глазами выскакивающие из прорезей фигурки, по которым надо бить молотком. Парк аттракционов - классная штука. Одна из немногих, что мне нравились в штатах. И огромное колесо обозрения. И гигантские качели. И горки, где дух захватывает.
Чем дальше он заходит, тем сложнее удерживать в голове эти образы. Я недовольно веду головой в сторону, пытаясь увильнуть от его поцелуев, но не выходит. Он слишком близко и держит меня довольно крепко. А его действия находят отклик в моём теле и это просто страшно раздражает.
Не выходит сдержать стона, когда он проникает полностью. Слишком непривычные и сильные ощущения, всё тело словно пылает. Я чувствую, что в этот раз он действует иначе. Как-то более... сдержанно, что ли? Не знаю. Он не стремится причинить мне боль, я это осознаю, потому, что тогда было гораздо хуже. Сейчас это почти приятно. Почти - потому, что я всё ещё совершенно не хочу этого и этот эмоциональный блок не позволяет насладиться происходящим в полной мере. Злит, что он вот так без каких-либо угрызений совести нарушает моё личное пространство. Я ему не вещь. Он может думать иначе и говорить то, что хочет, и даже если он не лжёт и в этом месте такое в порядке вещей, я всё равно с этим не согласна и меня он не переубедит.
Часто он хочет... попался же!
Я отпускаю банку с чаем, хватаясь за край стола, когда мужчина увеличивает темп. Подаюсь чуть вперёд, ощущая, как всё тело охватывает волной дрожи, выводя на какой-то незнакомый, непривычный уровень удовольствия. Это действительно бесит, но сложно не признать, что этот процесс может быть приятным. Настолько, что голова просто идёт кругом. Я вздрагиваю, ощущая как сводит мышцы внизу живота, в какой-то момент теряя ощущение собственного тела, будто сделалась практически невесомой. Я едва удерживаюсь на ногах, когда он выходит из меня. Шумно и тяжело дыша облокачиваюсь о стол и какое-то время ещё стою так, слыша, как бешено колотится в ушах сердце.
И, тем не менее, когда это наваждение отпускает, возвращая меня в реальность, я остаюсь недовольна.
Насыпаю в чайник заварку и громко ставлю коробочку обратно на полку. Проверяю наличие воды в чайнике, прежде, чем нажать на выключатель. А затем иду за блокнотом, старательно избегая смотреть на мужчину. Я его не боюсь. Ну, по крайней мере не больше, чем до этого. И не стесняюсь. Я просто зла.
Я вот не понимаю. Ему женщины просто так не дают, что ли? Зачем ему я понадобилась? Вот честное слово, мне было бы проще понять, если бы он убил меня, как нежелательного свидетеля. Это похищение - просто нонсенс. Жить я хочу, безусловно, но не вот так. Я беру блокнот и быстро пишу в нём: та запись, с моим отцом. Я хочу её видеть.
Кладу её перед ним, всё так же не глядя ему в глаза, а затем отхожу к вскипевшему чайнику, чтобы залить воду в заварник. Наконец, оборачиваюсь к мужчине, и, недовольно хмуря брови, наблюдаю за ним. Подхожу ближе и снова дописываю, не развернув блокнот к себе, так что буквы опять выходят корявыми: вы могли бы назвать своё имя. Это не вопрос, это констатация факта. Я подписалась. Теперь он знает, что меня зовут Фанни. Своё имя он не назвал. А это попросту не вежливо. Впрочем, о какой вежливости вообще может идти речь, если он считает нормальным трахать меня когда ему вздумается?
Я снова подтягиваю к себе блокнот и пишу, на этот раз довольно четко, недовольно вдавливая в блокнот ручку: будьте добры принести мне противозачаточное. И используйте в следующий раз презерватив. Вы же не хотите ребёнка от дочери убийцы вашей сестры? Знаю, что могу этим его разозлить, но вот что он сделает? То, что и так уже делал? То есть, по сути, мне этого не избежать, что бы я ни писала, как бы себя не вела. Он буквально поставил меня в условия, в которых мне нечего терять. Вот если бы секс был наказанием, в случае, если я себя плохо веду - тогда да, пусть не сомневается, я стала бы кроткой и послушной. Но так... если честно, мне плевать, будет ли мне хорошо во время этого или нет. Потому, что я не хочу близости с ним ни в каком виде. Поэтому я не боюсь его разозлить.

Чуть вскидываю брови вверх и усмехаюсь. О, как удобно. Видео, чтобы доказать мне вину моего отца у него нет. Но какой-то там левый человек видел и записал его номер. Можно подумать у моих родителей не было врагов, которые захотели бы воспользоваться ситуацией, чтобы от них избавиться. Отцовские конкуренты по бизнесу, те, кого мама посадила за решетку. Выбирай - не хочу. Может, кто-то его жестоко обманул и теперь он верит, что отомстил за сестру, а на самом деле просто побыл оружием в чьих-то грязных руках? Меня прямо-таки распирает от того, чтобы сказать ему об этом, но он продолжает говорить и я хмурюсь. Я видела следы... краски? Крови? Не знаю чего, но видела. И отец действительно был очень зол в тот день. Мать была на его стороне, они словно ополчились против меня, так что я была вынуждена сбежать к подруге. Так было проще. Я не могла рассчитывать на то, что они сами поймут свою неправоту и извинятся. Поэтому мне нужно было просто перегореть и успокоиться, где-нибудь вдали от них.
Когда он называет своё имя, я поднимаю взгляд, растягиваю губы в улыбке и киваю. Может, немного издеваясь, но всё же. Да, мне полегчало. Теперь я знаю, кого ненавидеть. И чьё имя назвать, если мне удастся сбежать. А я воспользуюсь такой возможностью, как только она мне представится, пусть не сомневается. Нет ни малейшего желания оставаться рядом с этим человеком.
Я беру блокнот, чтобы написать ему о пятнах крови, которые я видела и о том, что отца могли подставить. Он мог сбить животное, оленя, например. Это плохо, согласна, но это не то, за что его стоило убивать. И уж маму тем более. Но то, что мужчина говорит дальше, заставляет меня метнуть в него гневный взгляд, а затем подкинуть ручку и блокнот в разные стороны. Я тяжело дышу, раздувая ноздри, сужаю глаза, а затем стучу по столу. Не хочу детей. Вот в принципе не хочу. Никогда не хотела. И уж тем более от него.
Продолжая метать взглядом молнии, я подхожу к столу и беру, не глядя, несколько роллов, чтобы запихать их себе в рот все разом и демонстративно начинаю жевать. Потом всё же возвращаюсь, чтобы поднять блокнот с ручкой. Как ещё я ему выражу своё недовольство, если выбросила единственный способ доносить мысль? Впрочем, он меня не слушает, так какой в этом смысл?
Я начинаю писать, но не заканчиваю. Тянусь за кружкой, чтобы запить. Забираюсь на стул с ногами, обнимая колени и опускаю на них подбородок. Опять набиваю рот роллами на манер хомяка. Плевать мне, что это не эстетично со стороны выглядит, я вообще не хочу выглядеть для него привлекательно. И снова берусь за ручку, недовольно вычерчивая: если заставишь меня родить, я утоплю твоих детей как щенков. Думаю подтолкнуть к нему блокнот, но затем дописываю: очень вкусные кругляшки, но детей твоих я всё равно утоплю. Я отрываю этот листок и пихаю его Деймосу, а сама продолжаю писать дальше: существует анальный и оральный секс, от него дети не рождаются, я читала; раз уж ты так не любишь контрацептивы.
Снова пихаю ему блокнот и, на этот раз немного задумавшись над выбором - хотелось взять то, что я ещё не пробовала - снова выбираю несколько роллов. И снова черкаю в блокнот, потянувшись к нему через стол: вернись в мой дом, привези мне прах бабули, он в моей комнате на полке стоит, посеребрённый футляр. И мой блокнот с карандашами. Затем, немного подумав, я зачеркиваю последнюю фразу и пишу заново: все блокноты, карандаши и краски.
Я выбираю какой-то салат, немного кося в сторону Деймоса и принимаюсь жевать и его. Правда, недолго. Не знаю, что это, но мне не нравится, так что я отодвигаю тарелку в сторону и снова берусь за вкусные кругляшки. В моём шкафу, на нижней полке, в углу, синяя толстовка. На ней краска... или кровь, с бампера отца. Я думала, она сбил животное. Отправь это на экспертизу, докажи мне, что ты был прав, потому, что пока что ты просто злобный мудак.
Это последнее, что я пишу, прежде, чем снова отправить блокнот мужчине. Чертовы кругляшки! Я беру один, разворачивая, чтобы посмотреть, что находится внутри и попробовать все ингредиенты по отдельности. Но ничего, кроме риса узнать не могу. И, кажется, рыбы, но понятия не имею, что именно за рыба.

Я лишь фыркаю на его слова. И мои тоже? Вот ещё. То, что он собирается использовать меня как инкубатор, не значит, что я буду хоть сколько-нибудь этих детей хотеть. Ни за что. Не дождётся! В каждом из них буду видеть его лицо и буду ненавидеть, так что мне ничего не будет стоить их утопить. Это просто отвратительно. Я не хочу быть беременной. Не хочу рожать. Не хочу никого воспитывать, и уж тем более в таких условиях и с этим человеком. Не хотела бы даже будь всё по-нормальному, а уж о подобной судьбе в нынешних условиях и говорить нечего. Он самый настоящий монстр. Убил моих родителей, а мне жизнь сохранил, очевидно, просто для того, чтобы надо мной издеваться. Да даже если допустить, что он не солгал и не ошибся и мой отец и правда виновен в смерти его сестры, то, что делает со мной мужчина - ни черта не соразмерно и не справедливо.
На его слова я лишь кривлюсь и снова напихиваю себе полный рот роллов. Вкусы смешиваются, жевать не очень-то удобно такое количество разом, но мне плевать. Просто хочу сделать ему это наперекор. А если и подавлюсь - пусть так, всяко лучше, чем коротать оставшийся мне срок в его компании, ещё и детей ему рожать. Совсем с головой не дружит! Я вот не хочу иметь с ним ничего общего, откуда же у него такое желание взялось?
Зло рычу, когда он отвечает мне и быстро, размашисто пишу: не хочу, а считаю это более целессобразным. Разные вещи!! Очень хочется в конце дописать, что он кретин, но, думаю, он и так понимает, что в моих мыслях нет ни единого лестного слова в его адрес. Ни к чему повторяться. Я вырываю листок и толкаю его к мужчине. Если я хочу... обалдел, что ли? Ничего я того не хочу. И раньше-то не хотела, так, может, любопытно было, но если бы мне и правда хотелось, никто бы не помешал мне найти парня и заняться с ним сексом. Как правило, если я не разговариваю, я могу привлечь к себе внимание. Проблемы начинаются именно тогда, когда я завожу разговор, потому, что я, по мнению окружающих, странная, о чем, конечно, никогда не упускали возможности напомнить мои уже ныне покойные родители.
Щурюсь, глядя на него. Что ему будет? Ему? То есть я ему за это ещё что-то должна? Я пишу короткое и ёмкое: не придушу тебя во сне. Разворачиваю блокнот к нему "лицом" и вскидываю брови. Этого достаточно? Ах, нет, конечно, он же думает, что это он мне так одолжение делает. Я снова беру пару роллов, и, продолжая жевать, пишу: ты отнял у меня всё. Сделай это для меня, чтобы облегчить свою совесть. Если она у тебя, конечно, есть. И подталкиваю к нему блокнот.
Вообще, в её наличии я очень сильно сомневаюсь. Вот от слова вообще. В тот момент, на диване, когда он плакал... на какой-то момент мне показалось, что он такой же человек, как и я, которому нужно утешение, которому можно посочувствовать и которого можно понять. Но нет. Даже если в нём и есть что-то человеческое, то оно настолько глубоко запрятано под скорлупой, что мне её никогда не пробить. И я не горю желанием узнавать его лучше и вытаскивать что-то хорошее на поверхность. Ненавидеть его проще, а мне и так не легко, так что я не собираюсь ради него напрягаться. Хочет быть уродом? Пусть будет, так, по крайней мере, сразу понятно, кому какая роль отведена.
Собираю со стола развернутый ролл и съедаю его. Рыба, водоросли... кто вообще додумался водоросли есть? Они же мерзко выглядят. Странно даже, что они такие вкусные. Всё, хватит. Я наелась. Может, даже с перебором. Так что я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди, когда он уходит. Мне бежать некуда. Может, стоило бы попытаться, но не пока он рядом. Вдруг он врёт о том, что подобное здесь в порядке вещей? Я должна проверить. Но если я рискну сделать это, пока он находится в соседней комнате, он меня догонит, причем без вопросов. Очевидно, что он и сильнее и выносливее. Бегает наверняка тоже быстрее. Нет, я не настолько глупа, чтобы сорваться сейчас.
Фыркаю. Перегибаюсь через стол к блокноту. То есть, по его мнению, это он сейчас себя по-доброму вёл? Очень мило, прямо просто милее некуда. Какой-то бесконечный сюр. Я тянусь к блокноту: плевать мне, ты или другой мужчина. Или мужчины. Я всех вас терпеть не могу. От перемены слагаемых сумма не меняется. Я всё равно буду вынуждена делать то, что не хочу.
Так что если тут кто-то что-то и потеряет, то точно не я. Думает, если у него лицо симпатичное, то я в конце концов растаю и решу, что вот он мой принц на белом коне? Чёрта с два. Я не могу забыть то, что он сделал с моей семьёй. И уж тем более никогда не забуду что сделал со мной. Само это место постоянно будет об этом напоминать.
Я снова тянусь к блокноту: не привезёшь блокноты - не буду с тобой разговаривать.
Немного помедлив, зачеркиваю и исправляю на "не буду тебе ничего писать". Ибо говорить я всё равно не могу. Может сказать, что его это полностью устраивает. Ну вот и пожалуйста! Я с ним тут контакт наладить пытаюсь, а он меня только запугивает. Так себе стратегия.

Я смотрю на него зло и недовольно раздуваю ноздри. Инициативы! Чёрт бы его побрал. Как он умудряется всё перекручивать? Просто не понимаю! Что вообще у него в голове происходит? Я стараюсь собраться с мыслями и успокоиться. Вдыхаю и выдыхаю, чтобы взять себя в руки. Я вижу, что его забавляет то, что меня это задевает. Ему доставляет удовольствие издеваться надо мной, а я своим поведением лишь даю ему то, что он хочет. Нужно успокоиться. Если у него не получится меня провоцировать, то он будет недоволен. А что ещё, кроме как испортить ему настроение, я могу? Впрочем, не уверена, что даже это у меня выйдет. Мне сдаётся, что если я буду молчать и ничего не делать - ему же лучше. А сейчас я его хотя бы раздражаю. Ну, почему всё так сложно, а? Не понимаю, в чем я так провинилась перед вселенной, что угодила сюда.
Качаю головой и смотрю на него с осуждением. Похоже, попытка воззвать к его человечности провалилась. Очень жаль, на самом деле. Хотя надежда была довольно хлипкая. Люди, которых живьём гложет совесть, других не убивают и людей не похищают, не говоря уже о том, что он решил делать после.
Подумай, говорит над своим поведением... а что тут думать? Он меня похитил, из-за него я лишилась дара речи, причем не от восхищения, а в самом буквальном смысле теперь и слова вымолвить не могу, он отнял у меня свободу, ещё и сексом с ним заставил заниматься. И, очевидно, на достигнутом останавливаться не планирует. А я должна над своим поведением думать?! Совсем обалдел, что ли? Понимаю, конечно, что у многих представление о добре и зле разнится с моим, но у этого типа оно явно с ног на голову перевёрнуто.
Я чуть морщусь. Угрожать мне вздумал? Мне не страшно. Здесь паршиво. И плевать мне, какими именно будут условия, они в любом случае будут не такими, как мне хочется. В город, домой я уже не вернусь. По прежнему не будет. Не думаю, что я долго проживу. Так с чего он решил, что меня должно волновать то, какими будут последние месяцы или дни моей жизни? Я хочу свою жизнь назад. Это всё, что меня волнует. Хочет от меня избавиться, скинуть кому-то другому - да ради бога, его право. Я всё равно о нём самого худшего из возможных мнений, ещё хуже уже попросту некуда. И то, что он говорит сейчас лишь утверждает меня в этом мнении, а не шокирует. Я считаю, что человек, который способен на убийство - способен вообще на что угодно, Человеческая жизнь - самое ценное, что может быть. А он убил сразу двоих, и что-то я не заметила ни в его поведении, ни в словах ни капли раскаяния. Напротив, он думает, что сделал то, что должен был. А как по мне вариантов было море, чтобы наказать виновного - если мой отец и в самом деле был виноват - и ни в один из этих вариантов убийство не входит. А у него, похоже, никакой альтернативы не было вообще. Мы явно думаем кардинально по разному, не думаю, что тут вообще реально к какому-то согласию прийти. Он не хочет идти мне на уступки, так с чего это должна делать я? Сейчас, конечно, вспоминается бабушкино "будь умнее", но к черту эти её советы! Не хочу быть умнее. Не хочу всего этого, видеть его не хочу.
Злюсь, когда мужчина выбрасывает блокнот. Мне, в сущности, больше ничего и не остаётся, кроме как показать ему средний палец, но вот не могу и всё. Аж злит. Бабуля очень из-за этого злилась. Пожевываю губами, пытаясь сообразить, как быть дальше. Не знаю, ничего не знаю. Очень раздражает. А в таких ситуациях я, как правило, просто ухожу к себе в комнату. Вот только тут у меня комнаты нет и куда идти я не знаю.
Так что я поднимаюсь из-за стола и иду к окну. Оглядываюсь на Дэймоса, а затем открываю створки. Выглядываю наружу. Да уж, пляж и море. Никаких домов по близости. Тут даже ни до кого не докричишься. Снова оглядываюсь на мужчину, зло щурясь, забираюсь на подоконник и спрыгиваю вниз, на песок возле дома. Затем так же, периодически оглядываясь назад, направляюсь к морю. Оно кажется бескрайним. В лицо дует теплый ветер. Я бы даже могла признать, что тут очень красиво, но вот не могу, внутри меня клокочет злость. Я даже плавать не хочу.
Я просто сажусь на песок у самой воды, там где волны то прибывают, то убывают, из-за чего он мокрый. И принимаюсь комкать песок, в попытке что-нибудь построить. У меня ни черта не получается. Вероятно, потому, что я сильно злюсь и только и делаю, что собираю горку, а затем раскидываю её в разные стороны. Всё равно ему, что я с ним разговаривать не буду! Всё равно, если считаю его монстром. Удобно устроился, ишь. Знать бы ещё, как сделать, чтобы мне самой всё равно было...

О, мне очень даже есть что сказать! Но он сам согласился на эту игру в молчанку, так что ни черта я ему не скажу, пока мне сам блокнот принесёт. В том, что у меня терпение лопнет быстрее я даже не сомневаюсь. Уже лопнуло. Очень хочется написать ему о том, какой он козёл, но, в целом, я это и так уже сказала, а на него это никак не повлияло, да и мне тоже лучше от этого не стало. Так что не вижу в этом смысла. Не хочет идти на контакт - и не надо. Но я не буду плясать под его дудку. Или, точнее, делать вид, что меня это устраивает, потому, что плясать, очевидно, всё равно заставят. Отвратительное ощущение. И от него, как и от самого Дэймоса, никуда не деться.
Это пустой пляж, здесь нет людей. И от этого ещё более тоскливо. Где бы ни было это место - оно очень далеко от моего дома, я здесь никого не знаю и обратиться мне за помощью не к кому. А даже если бы я была и не здесь, то близких друзей я завести всё равно не успела. Да, были девчонки в колледже, но едва ли я могла бы назвать их своими подругами, как и они меня. Это всё не то. Все мои по настоящему близкие люди либо остались в деревне, либо уже мертвы. От перемены мест изменилось только то, что теперь я ещё и не могу сама решать, чем мне заниматься. К такому меня бабуля, конечно, не готовила.
Я фыркаю, когда он даёт мне крем и оглядываюсь на него через плечо, недовольно хмурясь. Зачем ему это? Хочет намазаться - пусть сам мажется. А то тут не сложно сложить два и два даже мне. Я его мазать начну, он возбудится и опять придётся с ним сексом заниматься. А меня это совершенно не интересует. Да и хоть бы обгорел, мне, на самом деле, жалко его не будет.
Я хмурюсь ещё сильнее, услышав его предложение. Недовольно поджимаю губы, так, что они становятся тонкими будто ниточка, а затем неуверенно, не меняя выражения лица, всё так же недовольно кивая. Конечно, хочу. Зачем вообще спрашивать? Впрочем, он что-то сказал о том, чтобы куда-то ехать, о магазине... я увижу других людей. Тех, кому можно будет сообщить о том, что у него не всё в порядке с головой. Он вообще сам-то понимает, насколько рискованно? А значит либо он совсем с головой не дружит, либо говорит правду. И я не знаю, что в моём положении хуже.
Разворачиваюсь к мужчине, загребая в ладонь горсть мокрого песка и швыряю в него. Думал, будет говорить мне такое, а я буду просто слушать? Конечно, от песка он особо не пострадает, ну, подумаешь, будет в крапинку, но я понимаю, что могу разозлить его своим поведением. Не знаю, чего добиваюсь, на самом деле. Что он вспылит и опять причинит мне боль? Я этого не хочу. Да и как вообще можно хотеть нечто подобное?
Я тяжело вздыхаю, а затем оставляю песок и тяну руки к воде, чтобы их сполоснуть, прежде, чем подняться на ноги и подойти к Деймосу, глядя на него сверху вниз. Откручиваю крышку от крема и в первую очередь нюхаю его. Пахнет обычным кремом. Скучно даже. А затем переворачиваю и сжимаю со всей силой, чтобы выдавить ему на торс сразу весь тюбик. Бросаю в Дэймоса тем, что осталось от крема и отбегаю к воде. Останавливаюсь там, где вода чуть выше колена и оглядываюсь назад, поднимая брызги в его сторону. Затем отступаю ещё на пару шагов и опять принимаюсь брызгаться. Вода тёплая, почти как парное молоко. Чертовски приятное ощущение. И я не знаю, не хочу думать, не хочу, чтобы он смотрел на меня как на сексуальный объект. Когда я вела себя подобным образом, бабушка говорила мне, что я ещё мелкая и бестолковая. Я не против, если он будет воспринимать меня так же. Может, тогда я перестану его интересовать?